Древнерусский костюм по письменным и археологическим источникам X–XV в.

Ю. В. Степанова (Тверь)

 

   Источниковую базу по изучению древнерусского костюма X–XV в. формируют данные письменных, археологических и изобразительных источников. Письменные источники, содержащие довольно много упоминаний предметов одежды, не были обойдены вниманием исследователей. По их описаниям мы можем судить о материале, из которого изготавливалась та или иная одежда, о ее принадлежности определенному лицу и даже стоимости. Но лишь в редких случаях мы можем точно представить, как кроился, шился, застегивался, носился и, в конечном итоге, выглядел тот или иной предмет одежды.

   Исследователи XIX в., изучая древнерусский костюм, опирались по преимуществу на данные письменных и изобразительных источников¹. В этих работах уделялось внимание терминологии, осуществлялись сопоставления с этнографическим костюмом и одеждами других народов. Н. П. Кондаковым широкие этнокультурные сопоставления были проведены как для украшений, известных по древнерусским кладам, так и для одежд, известных по изображениям на миниатюрах и фресках².

   Круг письменных источников по истории древнерусского костюма был очерчен в ряде работ советских исследователей. В работе М. Г. Рабиновича основными для изучения древнерусского костюма являются письменные источники, а в качестве дополнительных привлекались археологические материалы³. В серии работ А. В. Арциховского, посвященных древнерусской одежде, сведения письменных источников рассматривались наравне с данными археологии⁴.

   К настоящему моменту корпус письменных источников по истории древнерусского костюма значительно расширился за счет новых находок берестяных грамот. Появились и новые археологические находки украшений и остатков одежды. Представления о древнерусском костюме, основанные на изучении археологических источников, стали более полными. Появились исследования, посвященные локальным вариантам древнерусского костюма, основанные на археологических материалах территории Северо-Запада Новгородской земли, Верхневолжья⁵. М. А. Сабуровой была написана обобщающая работа по истории древнерусского костюма, в которой не только были учтены категории древнерусских украшений, но и, что особенно ценно, впервые обобщены данные о многочисленных фрагментированных находках одежды⁶.

   Расширившиеся благодаря анализу археологических данных представления о составе древнерусских одежд и новые данные письменных источников открывают более широкие возможности в изучении древнерусского костюма. В настоящей работе предпринята попытка с учетом новых данных сопоставить сведения письменных источников и археологические материалы.

   Проанализированы сведения берестяных грамот, открытых за последние 30 лет. В качестве дополнительных источников привлекались данные русской этнографии XVIII–XX в. При анализе терминов, обозначающих одежду, использовались результаты исследований этнографов⁷, историков и лингвистов⁸. Представление о назначении, материале, покрое и конструкции того или иного вида одежды или украшений, полученное в результате такого изучения сведений письменных источников, позволяет идентифицировать его с определенным археологическим материалом.

   В корпус письменных источников по истории древнерусского костюма входят летописи, берестяные грамоты, духовные грамоты русских князей XI–XV в., агиографические сочинения, хождения, а также зарубежные источники. Наиболее информативными письменными источниками, характеризующими древнерусский костюм, являются берестяные грамоты. Упоминания костюма содержит 41 грамота на бересте. Из них 37 грамот – новгородские, 2 – из Торжка, 1 грамота – псковская и 1 – старорусская⁹. В берестяных грамотах в общей сложности содержится более 70 упоминаний об одежде, украшениях и текстиле. Берестяные грамоты дают не только значительное количество сведений о костюме. Их тексты описывают или косвенно иллюстрируют конкретные жизненные ситуации, что позволяет судить о значении тех или иных видов одежды, характере их применения и даже стоимости.

   Упоминания костюма и его деталей встречаются в древнерусских летописях. Иногда это отдельные названия одежд (например, порты). Но имеются и летописные рассказы, которые позволяют представить роль одежды или украшений в определенной ситуации (например, «слугы княжи вси в черних мятлих»¹⁰), называют их владельцев (например, князя Ярослава «седяща на отни месте в черни мятли и в клобуце»¹¹). Ряд этих рассказов неоднократно повторяется в разных летописных сводах (например, рассказ о конунге Якуне, одетом в золотую луду). Духовные грамоты русских князей содержат описания парадных княжеских одежд.

   Письменные источники XI–XV в. дают более 90 терминов, имеющих отношение к костюму. Из них около 40 относятся к одежде, 8 – обозначают различные виды или части головных уборов, 13 – украшения, 16 – обозначают разные виды тканей, 3 – кожи, еще 10 – цвета одежд или тканей и 3 относятся к обуви. В целом же в письменных источниках костюм упоминается более двухсот раз.

   Большое количество терминов, обозначающих одежду, свидетельствует о сложном составе или, скорее, многослойности древнерусской одежды. Наиболее употребительным является общеславянское слово «порты», служившее для обозначения одежды в целом. Прочие термины, встречающиеся гораздо реже, можно отнести к различным видам мужской и женской одежды.

   К нижней одежде однозначно можно отнести лишь термин «сорочица» («срачица», «сорочка»). Употребление одного и того же слова для обозначения как мужской, так и женской нижней одежды можно сопоставить с данными археологии. Материалы древнерусских погребений позволяют говорить о том, что женская и мужская нижняя одежда были сходны: они имели глухой покрой и небольшой разрез спереди¹². Нарядные сорочицы имели невысокие воротники-стоечки, украшенные вышивкой цветным шелком и золотными нитями.

   В отличие от нижней, верхняя одежда обозначается гораздо большим количеством различных терминов (как минимум 24). Особенно это относится к богатым одеждам аристократии.

   Чаще других среди видов верхней одежды упоминается кожух, который, видимо, являлся наиболее теплой (и самой верхней) одеждой. Для изготовления верхней одежды выделке подвергались, как правило, козлиные и овечьи шкуры. Следует отметить, что кожаные одежды упоминаются как в связи с простонародным бытом, так и при описании богатых одежд аристократии. Они были характерны и для церковнослужителей: кожух упомянут в описи церковного имущества (новгородская грамота № 648¹³). Вероятно, кожух являлся как мужской, так и женской одеждой. На это указывает упоминание кожуха в перечнях мужской (новгородские грамоты № 141¹⁴ и 586¹⁵) и женской (грамота № 429¹⁶) одежды. В грамоте № 381 уточняется: «кожух чермничный женский»¹⁷.

   Богатые кожухи изготавливались из хорошо выделанной мягкой кожи, выкрашенной в различные цвета, расшивались жемчугом, украшались драгоценными нашивками из дорогих тканей. Так, «кожух черленый женчюжный», «кожух желтая обирь», два «кожуха с аламы с женчюгом» названы в духовной грамоте Ивана Калиты (1339 г.)¹⁸. В Ипатьевской летописи упоминается «кожух… круживы златыми плоскими ошит»¹⁹. Чаще всего встречаются упоминания кожухов красного цвета: «кожух чермничный», «кожух черленный». Кожух встречается в текстах берестяных грамот в числе заложенных вещей (грамоты № 586, 141), в перечне приданого (грамота № 429). Простые кожухи шились из грубо выделанной кожи. В письменных источниках они упоминаются наряду с власяницами («одеяния же от рубищь власяных суть и от кожь овчихъ»²⁰).

   Имеющиеся свидетельства письменных источников об этой одежде позволяют говорить, что кожухом могла называться как одежда с рукавами, так и типа накидки: «а от кож устроена ризы же и мантие яже кожюхы весть нарицати» (XII–XIII в.)²¹. Очевидно также, что кожух мог изготавливаться как из гладкой кожи, так и из меха.

   Археологические остатки кожаной одежды довольно редко встречаются. Они практически неизвестны в погребениях и среди городских материалов, в отличие от кожаной обуви, хорошо сохраняющейся во влажных слоях. Найдены лишь неопределенные фрагменты и кожаные петли. В кургане № 2 курганного могильника Плешково 1 (Тверская область) в нагрудной зоне зафиксирован фрагмент кожано-меховой одежды. Вероятно, она была сшита мехом внутрь, поскольку в погребении материал одежды зафиксирован вверх кожаной поверхностью, к нему была пришита воздушная петля, изготовленная из кожи. Таким образом, принимая во внимание расположение этого фрагмента кожаной одежды с петлей, следует предположить, что это была кожаная одежда распашного покроя, застегивавшаяся на пуговицы с помощью нашивных петель²². По этнографическим аналогиям, подобная одежда имела глубокий запах и застегивалась на две-три воздушные петли²³. Находки одежды, сшитой мехом внутрь, известны на территории Беларуси²⁴.

  Интересно, что наряду с кожухом в источниках встречаются упоминания шуб. Так же как и кожух, эта одежда – и мужская, и женская. Вполне возможно, шубой называлась исключительно меховая одежда (например, «шуба соболья»²⁵).

  Таким образом, нижняя (сорочица) и самая верхняя (кожух, шуба) женская и мужская одежды имели одинаковые названия. По-видимому, они были сходны и по своему крою. Кроме этих видов одежд, в равной степени женскими и мужскими могли быть только некоторые украшения и застежки. Письменные источники свидетельствуют, что цепи, серьги, обручи (браслеты), перстни, сустуги (вероятно, застежки) могли носить как женщины, так и мужчины. Ношение браслетов, перстней и серьги в одном ухе мужчинами подтверждается материалами древнерусских погребальных памятников²⁶.

   Остальные термины, рассматриваемые ниже, относятся исключительно к мужскому или к женскому костюму. Следует отметить, что элементы мужского костюма упоминаются гораздо чаще, чем элементы женского. Древнерусский мужской костюм, по данным письменных источников, описывается 24 терминами, тогда как женский – лишь 13. При этом из «мужских» терминов 21 обозначает одежду, 3 – головной убор и 1 – обувь, тогда как из «женских» 5 обозначают части головного убора, еще 5 – украшения и лишь 3 – одежду.

  Данные письменных источников свидетельствуют о многослойности древнерусской мужской одежды. К нижней одежде, наряду с сорочицей, могут быть отнесены единично упоминающиеся рубаха и власяница (монашеская одежда из грубой шерсти). Поверх нижней надевались одежды, отличавшиеся по покрою, материалу и способу ношения.

   Целый ряд понятий относится к верхней наплечной одежде типа накидки. Пожалуй, это единственный вид одежды, обозначаемый таким количеством терминов: «корзно», «мятль», «луда», «коц», «япкыт», «манатья». Логично предположить, что каждое из этих названий обозначает какой-то особый вид накидки. Рассмотрение каждого термина в отдельности позволяет прояснить, какие это были накидки и чем они отличались друг от друга.

    Луда. Все упоминания этой одежды, относящиеся к XII в., позволяют говорить, что луда – это богатая, блестящая, шитая золотом накидка. Например, об этом говорит описание в ПВЛ варяжского конунга Якуна «и бе Якун слеп и луда бе у него золотом исткана»²⁷. В новгородской грамоте № 429 лудиц (плащ?) упоминается в перечне, вероятно, приданого, вместе с дорогими украшениями – усерязями, ожерельями, колтками, т. е. дорогими вещами²⁸.

 Корзно. По мнению М. Г. Рабиновича, корзно – это длинный, почти до пят, застегивавшийся на правом плече плащ. Исследователь связал его исключительно с княжеским костюмом²⁹. Упоминания этого вида одежды мы встречаем в двух берестяных грамотах (№ 638 и 648), летописях: «…сскочи же Володимеръ с коня и покры корзном…»³⁰. Большинство упоминаний корзно в письменных источниках, действительно, связано с князьями. Все же некоторые источники позволяют предположить, что корзно был более распространенной одеждой. В ПВЛ в рассказе о начале княжения Святополка Окаянного в Киеве описывается эпизод, когда князь раздавал киевлянам «корзна а другым кунами и раздаю множьство»³¹. Судя по грамоте № 638, корзно – относительно дорогая вещь. Его пошив стоит гривну. В грамоте № 648 корзно упоминается в списке, вероятно, церковного, имущества, вместе со свитой, кожухом, оперсниками, покровами и другими предметами³².

  Практически нигде в источниках не указывается, какова была эта одежда по своему покрою, материалу, цвету. Лишь в грамоте № 638 описывается ситуация, когда портной собирается шить для заказчика корзно и выкрасить его в синий цвет³³. По археологическим материалам известна мужская одежда, выкрашенная красителем индиго, дающим синий цвет³⁴.

   В. И. Даль рассматривает слово «корзно» как устаревший термин, обозначающий верхнюю одежду, зипун³⁵. Зипун же, в свою очередь, в XVII в. – мужская наплечная одежда типа куртки, которая в боярском костюме этого периода играла роль современного жилета³⁶. По свидетельству Дж. Флетчера, относящемуся к XVI в., зипун – часть боярского костюма, одевавшаяся на сорочку и под кафтан. Это легкая шелковая одежда, длиной до колен, которая застегивалась спереди³⁷. Учитывая эти данные, вполне можно предположить, что корзно по своему покрою мог быть не только плащом, но и наплечной распашной одеждой, со сшитыми боковыми швами. Источники, упоминающие корзно, датируются серединой XII – XIII в.

  Мятль. Упоминается чаще других видов плащей: в четырех берестяных грамотах, Ипатьевской летописи. Тексты берестяных грамот позволяют рассматривать мятль как достаточно ценную одежду, которую включали в состав приданого и наделяли престижным значением. Грамота № 776 (Новгород) содержит список вещей, имеющих отношение к костюму, с обозначением их цены: наряду с убрусом, ложником (одеялом) и ниткой (по-видимому, ниткой бус, жемчуга или других украшений) назван мятль³⁸. Особенно интересен текст новгородской берестяной грамоты № 765. В этом послании брат просит у брата мятль красно-бурого (рудаво) цвета, жалуясь, что ходит без одежды. Вместе с тем из текста ясно, что сукно у него есть; он просит еще и участок земли, с которого мог бы кормиться. При этом автор письма старается подчеркнуть скромность своей просьбы³⁹. Так что, возможно, мятль здесь упомянут как показатель определенного социального положения, неотъемлемая часть костюма состоятельного мужчины, ходить без которого – все равно, что ходить без одежды.

  Данные Ипатьевской летописи, свидетельствуют о принадлежности мятлей князьям и княжьим слугам. В Ипатьевской летописи под 1152 г. рассказывается, что в знак траура после смерти князя Владимира Галицкого все княжьи слуги были в «чернихъ мятлихъ», а князь Ярослав «в черни мятли и в клобуце»⁴⁰.

  Точно так же, как и в случае с корзно, источники не описывают покрой мятлей. Материалом для мятля могло служить сукно. В двух случаях называется их цвет: рудавой (красно-бурый) и черный траурный. В грамоте №776 упоминается стоимость мятля – полгривны.

Семантика самого слова «мятль» не оставляет сомнений в том, что это мантия, накидка, плащ. Сам термин заимствован из нижненемецкого⁴¹, что позволяет согласиться с мнением М. Г. Рабиновича о том, что мятль не был исключительно восточнославянским типом одежды⁴². Тесная связь мятля с княжеской средой позволяет предположить, что такой плащ мог быть как военной, так и церемониальной одеждой. Упоминания мятля в целом относятся к середине XII – первой половине XIV в.

    В Европе X–XV в. были широко распространены многочисленные типы плащей-накидок. В частности, для костюма людей благородного происхождения был характерен плащ полукруглой формы, имевший разные названия: шап, шазюбль, мантель. Покрой шапа – в виде полукруга или круга – просуществовал сотни лет, в конечном итоге, сохранившись в маскарадном домино⁴³. Такой плащ мог быть глухой или распашной одеждой с застежкой-фибулой у ворота, к нему мог прикрепляться капюшон. Шап полукруглой формы, без капюшона, являлся коронационной одеждой франкских королей. Мантель – тоже полукруглой формы, по покрою похож на шап, но в отличие от него он едва набрасывался на плечи, спускался на спину и удерживался на плечах благодаря шнурку, свитому из шелка, или на декоративной ленте⁴⁴. Шнурок цепляли за аграф или придерживали рукой. Мантель был одеждой людей благородного происхождения, предназначенной для торжественных церемоний, праздников. Подобный плащ полукруглой или круглой формы – самая устойчивая костюмная форма во всем средневековом гардеробе. Возможно, именно такой одеждой был и мятль, известный из русских письменных источников.

  Похожая наплечная одежда была характерна и для русского монашества. Манатья (манатица, мантия) – небольшая мантия, которая носилась за плечами так же, как и светский западноевропейский мантель: «малая манатка да не на персех ни на лици но за плечима ветхыи закон держить»⁴⁵ (XIV в.). Эти данные еще раз позволяют предположить, что и древнерусский мятль – такой же плащ с застежкой у ворота, откидывавшийся на спину.

    «Якыпт» – тюркское слово, обозначающее войлочный плащ. Оно употребляется в Повести о Михаиле Тверском и новгородской грамоте № 138⁴⁶. Упоминание его в новгородской грамоте начала XIV в. подтверждает бытование одежды с таким названием на Руси после татаро- монгольского нашествия.

    Коц (киса) называется в завещании Ивана Калиты. Это дорогая княжеская одежда: «коць великий з бармами»⁴⁷.

 Приведенные данные позволяют выделить характерные признаки каждой из рассмотренных одежд. Итак, практически все перечисленные варианты плаща – относительно дорогие вещи, исключая манатью, которая была, видимо, обычной одеждой монашества. Коц – исключительно княжеская одежда. Луда отличается от прочих накидок прежде всего декором – это плащ из тяжелой парчи или с золотной вышивкой. Япкыт – войлочный плащ. Все эти виды плащей – более редки, чем корзно и мятль. Мятль и корзно упоминаются в источниках практически с одинаковой частотой. И тот, и другой одевались при верховой езде. Корзно и мятль могли изготавливаться из тканей разного качества и в зависимости от этого были более и менее дорогими. По-видимому, корзно был более распространенной одеждой, поскольку носился и аристократией, и простонародьем, и духовенством. Мятль, вероятно, был характерен в основном для княжеской среды и состоятельных горожан. Возможно, его ношение было показателем определенного социального статуса человека. Мятль мог являться как церемониальной, так и военной одеждой. В целом, накидка-мантия была характерной одеждой аристократии по всей Европе. По-видимому, мятль и корзно могли отличаться друг от друга и покроем. Мятль, вероятно, являлся исключительно одеждой типа плаща; корзно, возможно, мог быть как накидкой, так и распашной наплечной одеждой с рукавами.

   Мужская одежда типа плаща хорошо известна по археологическим источникам. По материалам погребальных памятников реконструируются накидки, застегиваемые фибулами. Плащи с застежками-фибулами были характерны, прежде всего, для дружинного сословия. Об этом свидетельствуют материалы погребальных комплексов Гнездово, Тимирево, Черная могила, относимых к дружинным курганам. В погребениях рядовых некрополей они встречаются гораздо реже. Так, в Верхневолжье плащи с застежками-фибулами входили в состав около 11 % мужских погребений с деталями костюма⁴⁸. По материалам погребений фиксируются разные способы ношения плащей: 1) с застежкой на шее (по центру или у плеча), 2) с застежкой сбоку (при этом одна рука оставалась открытой)⁴⁹. Считается, что второй вариант застежки был более удобен для верховой езды. Вполне возможно, что плащи с разными способами застежки могли иметь и разные названия, но письменные источники здесь не дают возможности для уточнения.

   Помимо одежд типа накидки письменные источники позволяют выделить группу наплечной распашной верхней одежды, к которой можно отнести свиту, охабень, опашень, терлик. Среди этих видов одежды только свита упоминается в источниках с XII в., упоминания остальных встречаются в источниках, начиная лишь с XIV в. Практически все эти виды одежды известны по этнографическим и изобразительным источникам, что позволяет уточнить характер их покроя, материал и способы ношения. Свита просуществовала с XII вплоть до начала XX в. Вполне вероятно, что весь период своего существования она представляла собой распашную приталенную одежду с рукавами, изготавливавшуюся из плотной льняной ткани или сукна⁵⁰. В Лаврентьевской летописи упоминается «свита вотоляна»⁵¹, т. е. свита из грубой шерстяной ткани. Остатки одежды такого типа были найдены в кургане Гульбище⁵². По этнографическим материалам известен способ ношения свиты не только в рукава, но и внакидку. Точно так же носились охабень и опашень. В связи с этим интересно заметить, что охабнем называлась также часть города, не обнесенная стенами и примыкающая к детинцу⁵³. Эти виды одежды, по-видимому, можно отнести к промежуточному варианту между накидкой и одеждой с рукавами. Терлик – один из видов кафтана, долгополого и с короткими рукавами⁵⁴. Употреблялся при верховой езде⁵⁵.

    Есть еще несколько видов одежды, упоминаемых письменными источниками, о покрое которых трудно судить, но можно составить представление об их материале и назначении. Так, вотолой (волотой) называлась как грубая шерстяная ткань, так и одежда из этой ткани. Вотола, упоминаемая источниками XII–XV в., была обычной одеждой простонародья⁵⁶. Кабат – рабочая одежда ремесленника⁵⁷. Бугай представлял собой верхнюю меховую одежду⁵⁸. В Повести о Михаиле Тверском упомянута котыга⁵⁹, являющаяся, по М. Фасмеру, шерстяной одеждой типа рубашки или хитона.

   Группа терминов (их всего 13), относящихся исключительно к женскому костюму, включает в основном названия украшений («колтки», «усерязи», «рясы», «монисто», «ожерелье», «алам»), а также головных уборов или их частей («убрус», «чело», «повоец», «привитка», «косы»). И лишь три названия можно отнести к видам женской одежды – «чупрун», «подволока», «кортел».

При этом понявица могла быть и видом женской одежды, и тканью⁶⁰. В данном случае можно лишь опираться на этнографические аналогии. Чупрун, упомянутый в списке приданого⁶¹, по определению В. И. Даля, – род женского кафтана⁶². По данным этнографии, чупрун представлял собой одежду глухого туникообразного покроя, с круглым или четырехугольным вырезом горловины, с длинными прямыми рукавами. В XIX – начале XX в. чупруны были распространены в Рязанской и Тульской губерниях и являлись в основном одеждой замужних женщин⁶³. Подволока – по-видимому, женская верхняя одежда⁶⁴. Кортел, упомянутый в Сказании об иконе Владимирской Богоматери и более поздних письменных источниках, по мнению исследователей, являлся подбитой мехом дорогой верхней одеждой свободного покроя, по типу летника XVI–XVII в.⁶⁵ В Сказании названы также отлог и увисла («отлога» и «увисло»), имеющие отношение к женскому костюму. Различные интерпретации этих названий деталей костюма предложены в работах Н. Н. Воронина, В. А. Кучкина и Т. А. Сумниковой. Н. Н. Воронин полагал, что «отлога» – это пришивной к верхней одежде откидной колпак или башлык, «увисла» – вероятно, бахромчатая оторочка этого колпака⁶⁶. В. А. Кучкин и Т. А. Сумникова, с учетом грамматических связей слов Сказания, полагают, что «отлога» – это название башлыка, а «увисло», скорее, имеет значение «головная повязка»⁶⁷.

    Среди приведенных понятий выделяется группа, относящаяся к древнерусскому женскому головному убору: «убрус» («юбрус»), «чело» («очелье», «цьльцьмо»), «повоец», «привитка», «колтки», «усерязи», «косы». Этот небольшой ряд понятий в целом достаточно полно характеризует состав женского головного убора, его основные части. Несмотря на фрагментарность археологических находок древнерусской одежды, мы можем сказать, что все эти элементы женского головного убора известны по археологическим материалам. Важно отметить также, что все приведенные названия хорошо известны из этнографии. Чело (цьльцьмо), или очелье⁶⁸, по этнографическим данным, – передняя, возвышающаяся надо лбом часть головного убора⁶⁹. В древнерусских погребениях известны находки подобных частей головных уборов. Например, в погребениях курганной группы Суходол (Тверская область) были зафиксированы головные уборы, передняя часть которых была украшена бронзовой фигурной пластиной⁷⁰. По погребению в могильнике Новинки (Вологодская область) М. А. Сабуровой был реконструирован головной убор с высокой передней частью, расшитой мелкими бляшками⁷¹. Повоец (повойник) как в XII⁷², так и в XIX – начале XX в. являлся нижней частью головного убора замужней женщины⁷³. По этнографическим материалам, повойник всегда прикрывался сверху кокошником, платком или волосником⁷⁴. Из погребений XVI–XVII в. происходят волосники, по форме напоминающие повойники XIX в. Это мягкая шапочка, с пришитым очельем, стянутая на макушке или по бокам⁷⁵. Убрус (юбрус)⁷⁶ – полотенчатая часть головного убора, надевавшаяся поверх его основных элементов (кики, повойника). Полотенчатые головные уборы зафиксированы во многих древнерусских погребениях, например, на территории Верхневолжья (Березовецкий могильник⁷⁷), в Беларуси (Минск⁷⁸). Материалы погребений показывают, что головные покрывала надевались одновременно с головными уборами с жесткой основой и височными кольцами.

   Колтки (колты) – украшение головного убора, хорошо известное по материалам древнерусских кладов. Встречены упоминания золотых колтов, относящиеся к XII в.⁷⁹ В Сказании об иконе Владимирской Богоматери упомянуты «усерязи», «рясы златыя» и «златыя косы», которые женщины посылали к иконе. Усерязи⁸⁰, по предположению Н. В. Жилиной, – подвески и поднизи различных видов, украшавшие головной убор, в том числе рясна⁸¹. Слово «усерязь», являющееся заимствованием из германского, могло обозначать височные украшения⁸². Косы – это собственно девичьи косы, являющиеся частью прически. Материалы древнерусских могильников свидетельствуют, что в косы могли вплетаться височные кольца и подвески⁸³. Височные украшения – неотъемлемая часть древнерусского женского головного убора с X по XIII в. Так, например, на территории Верхневолжья височные украшения зафиксированы в 90 % женских погребений. Известны и находки косников, представляющих собой украшение из шерстяных шнуров с металлическими обоймицами⁸⁴. Косами, вероятно, назывались и украшения головного убора замужних женщин, который полностью закрывал волосы. Они представляли собой ленты, украшенные височными кольцами, подвесками, бляшками⁸⁵, прикреплявшиеся к головному убору у висков и имитировавшие девичьи косы. «Рясы» из Сказания об иконе Владимирской Богоматери – вероятнее всего, собственно рясна, височные подвески к головному убору, хорошо известные по материалам древнерусских кладов. Комплекты дорогих украшений, включающие парные бусинные височные кольца, рясна, хорошо известны по материалам древнерусских кладов.

  Материалы древнерусских погребений позволяют говорить, что все эти части древнерусских женских головных уборов и украшений могли носиться одновременно, составляя сложный головной убор, аналогичный русскому этнографическому головному убору.

  Итак, письменные источники позволили выявить целый спектр наименований древнерусских одежд и украшений. Новые находки берестяных грамот значительно пополнили этот список, не только расширяя представления о составе костюма, но и уточняя функцию некоторых его элементов. Удалось уточнить характер покроя некоторых видов одежды и использовавшиеся ткани. В то же время открытыми остаются такие вопросы, как типы швов и нити, использовавшиеся при пошиве одежды, застежки и отдельные детали кроя, соотношение схем кроя и размеров используемых кусков ткани. Предметом дальнейшего исследования остаются и вопросы об этапах и скорости изготовления той или иной одежды, о времени появления профессиональных мастеров. Для изучения этих вопросов необходимо привлечь данные письменных источников более позднего периода (XV– XVIII в.). Очевидно, что данные письменных источников часто выполняют роль связующего звена при сопоставлении археологических материалов X–XIII в. и сведений этнографии XVIII–XX в. Исследование показало также, что для прояснения вопросов о покрое и функции некоторых видов древнерусской одежды необходимо обращение к истории западноевропейского костюма.

---

1 Забелин И. Е. О русской одежде с XI по XVII столетие // Московские губернские ведомости. 1843. № 25, 26, 27; Его же. Домашний быт русских царей // Домашний быт русского народа в XVI и XVII ст. М., 1862. Т. I; Его же. Домашний быт русских цариц // Домашний быт русского народа в XVI и XVII ст. М., 1869. Т. II; Стрекалов С. Русские исторические одежды от X до XIII в. СПб., 1877; Савваитов П. Н. Описание старинных русских утварей, одежд, ратных доспехов и конского прибора в азбучном порядке расположенное. СПб., 1896.
2 Кондаков Н. П. Русские клады. СПб., 1896; Его же. О научных задачах изучения истории древнерусского искусства. СПб., 1899; Его же. Изображение русской княжеской семьи в миниатюрах XI в. СПб., 1906.
3 Рабинович М. Г. Древнерусская одежда IX–XIII вв. // Древняя одежда народов Восточной Европы. М., 1986.
4 Арциховский А. В. Одежда // Очерки русской культуры XIII–XV вв. М., 1969. Ч. 1. Материальная культура.
5 Хвощинская Н. В. Новые данные о мужской одежде населения западных окраин Новгородской земли // Краткие сообщения Института археологии АН СССР. М., 1984. Вып. 179; Ее же. Об особенностях костюма населения Восточно-Балтийского региона // Древности Северо-Запада России. СПб., 1993; Степанова Ю. В. Древнерусский погребальный костюм Верхневолжья. Тверь, 2009.
6 Сабурова М. А. Древнерусский костюм // Древняя Русь. Быт и культура. М., 1997.
7 Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991; Маслова Г. С. Одежда // Этнография восточных славян. М., 1987. С. 259–291; Русский традиционный костюм. Энциклопедия / Сост. Н. Соснина, И. Шангина. СПб., 1998.
8 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1994; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1964–1973. Т. II–IV. Дополнения О. Н. Трубачева; Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. М., 2004; Кучкин В. А., Сумникова Т. А. Древнейшая редакция Сказания об иконе Владимирской Богоматери // Чудотворная икона в России. М., 1996. С. 476–509.
9 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект.
10 ПСРЛ. М., 1998. Т. II. С. 464.
11 Там же.
12 Сабурова М. А., Елкина А. К. Детали древнерусской одежды по материалам некрополя г. Суздаля // Материалы по средневековой археологии Северо-Восточной Руси. М., 1991. С. 53–112; Степанова Ю. В. Древнерусский погребальный костюм Верхневолжья. С. 54; Энговатова А. В., Орфинская О. В., Голиков В. П. Исследование золототканых текстильных изделий из некрополей Дмитровского кремля // Русь в IX–XIV веках: взаимодействие Севера и Юга. М., 2005. С. 178–196.
13 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. С. 444, 445.
14 Там же. С. 493, 494.
15 Там же. С. 383.
16 Там же. С. 359, 360.
17 Там же. С. 358.
18 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.; Л., 1950. С. 8.
19 ПСРЛ. Т. II. С. 273.
20 Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.). М., 1991. Т. IV. С. 234.
21 Там же.
22 Степанова Ю. В. Древнерусский погребальный костюм Верхневолжья. С. 58.
23 Маслова Г. С. Одежда. С. 259–291.
24 Ласкавый Г. В., Дучиц Л. В. Новые данные о костюме раннесредневекового населения Беларуси // Гiстарычна-археалагiчны зборнiк. Мiнск, 2000. С. 62–65. Рис. 4.
25 ПСРЛ. М., 2004. Т. XXV. С. 297.
26 Степанова Ю. В. Древнерусский погребальный костюм Верхневолжья. С. 63, 64.
27 ПСРЛ. М., 2001. Т. I. С. 148.
28 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. С. 359, 360.
29 Рабинович М. Г. Древнерусская одежда IX–XIII вв. С. 45.
30 ПСРЛ. Т. I. С. 317.
31 Там же. С. 140.
32 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. С. 386, 387, 444, 445.
33 Там же. С. 386.
34 Могильник Избрижье, Тверская область; определение А. К. Елкиной.
35 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. II. С. 164.
36 Русский традиционный костюм / авт.-сост. Н. Соснина, И. Шангина. СПб., 1999. С. 91.
37 Флетчер Дж. О государстве Русском // Россия XVI века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 147.
38 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. С. 307, 308.
39 Там же. С. 480.
40 ПСРЛ. Т. II. С. 464.
41 Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1990–1996 гг.). М., 2000. С. 62.
42 Рабинович М. Г. Древнерусская одежда IX–XIII вв. С. 45.
43 Горбачева Л. М. Костюм средневекового Запада. М., 2000. С. 88–90.
44 Там же. С. 136, 137
45 Словарь древнерусского языка (XI–XIV вв.). Т. IV. С. 503.
46 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. С. 533, 534; Кучкин В. А. К изучению текста новгородской берестяной грамоты № 138 // Советская археология. 1977. № 4. С. 292–295.
47 ДДГ. С. 8.
48 Степанова Ю. В. Древнерусский погребальный костюм Верхневолжья. С. 58.
49 Хвощинская Н. В. Финны на Западе Новгородской земли (по материалам могильника Залахтовье). СПб., 2004. С. 121; Степанова Ю. В. Древнерусский погребальный костюм Верхневолжья. С. 61. Рис. 19:1.
50 Маслова Г. С. Одежда. С. 280, 281.
51 ПСРЛ. Т. I. С. 195.
52 Рыбаков Б. А. Древности Чернигова // Материалы и исследования по археологии СССР. М.; Л., 1949. № 11. С. 7–100. Рис. 12.
53 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. III. С. 630.
54 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. IV. С. 401.
55 ПСРЛ. М., 2000. Т. IX. С. 27.
56 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. С. 655; ПСРЛ. Т. I. С. 195.
57 ПСРЛ. Т. XXV. С. 248.
58 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. С. 8.
59 Кучкин В. А. Пространная редакция Повести о Михаиле Тверском // Средневековая Русь. М., 1999. Ч. 2. С. 156.
60 ПСРЛ. Т. I. С. 466.
61 Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. С. 265.
62 Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. IV. С. 615.
63 Русский традиционный костюм. С. 355.
64 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. С. 269.
65 Рабинович М. Г. Древнерусская одежда IX–XIII вв. С. 47; Кучкин В. А., Сумникова Т. А. Древнейшая редакция Сказания об иконе Владимирской Богоматери. С. 491.
66 Воронин Н. Н. Из истории русско-византийской церковной борьбы XII в. // Византийский временник. М., 1965. Т. XXVI. С. 180–218.
67 Кучкин В. А., Сумникова Т. А. Древнейшая редакция Сказания об иконе Владимирской Богоматери. С. 492–493.
68 Там же. С. 359–360.
69 Русский традиционный костюм. С. 201; Маслова Г. С. Одежда. С. 275.
70 Дашкова И. А., Дворников А. С., Хохлов А. Н. Предварительные итоги исследования комплекса древнерусских памятников у деревень Холмово-Суходол в 1985–1987 гг. // Археологические памятники на Верхней Волге. Тверь, 1993. С. 89–142.
71 Сабурова М. А. Женские головные уборы у славян // Советская археология. 1974. № 2. С. 85–97.
72 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. С. 396.
73 Маслова Г. С. Одежда. С. 280.
74 Русский традиционный костюм. С. 221.
75 Елкина И. И. Одежда, головные уборы и погребальные облачения из усыпальницы рода Романовых в московском Новоспас- ском монастыре // Проблемы комплексного изучения церковных и монастырских некрополей. Звенигород, 2000. С. 59–69, 84–87. Рис. 8–11.
76 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. С. 307, 308.
77 Успенская А. В. Березовецкий могильник Х–ХII вв. // Средневековые древности Восточной Европы. М., 1993. Труды ГИМ. Вып. 82. С. 79–124.
78 Сабурова М. А. Погребальная древнерусская одежда и некоторые вопросы ее типологии // Древности славян и Руси. М., 1988. С. 266–272.
79 Там же. С. 267, 372.
80 Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. С. 359.
81 Жилина Н. В. Косы и усерязи тверской боярыни // Тверской археологический сборник. Тверь, 2007. Вып. 6. Т. II. С. 219.
82 Кучкин В. А., Сумникова Т. А. Древнейшая редакция Сказания об иконе Владимирской Богоматери. С. 494–495.
83 Сабурова М. А. Женские головные уборы у славян. С. 85–88; Степанова Ю. В. Древнерусский погребальный костюм Верхневолжья. С. 35–37.
84 Комаров К. И. Раскопки курганного могильника у д. Плешково Тверской области // Археологические статьи и материалы: Сборник участников Великой Отечественной войны. Тула, 2002. С. 167–168.
85 Там же.